Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Мол - Страница 43


К оглавлению

43
3

Слышна была песня и в доме епископа Мельхиседека, в нижнем ярусе поставленного «глаголем» каменного дома, в парадных покоях, убранных в зеленую субботу, в канун троицы, всякими ветками и зеленью, дома, где как раз в это время держала совет военная рада мирославцев.

Оружная сила Гордия Гордого со всех сторон подступала к Калиновой Долине, к городу Мирославу, чтоб его захватить: гетман оставлял отряды желтожупанников по крупным украинским городам, иначе не мог он двинуться войной далее, на Москву.

Посполитые, сиречь простолюдины, весь народ украинский — чинили препоны Однокрылу, клятвопреступнику, серпы и косы на оружие перековывали, сушили сухари да свиней на сало резали, мясо в бочках солили и развозили округ по лесам да оврагам, зарывали в землю либо снаряжали чумацкие обозы в Нежин, Мирослав, Ромен, Полтаву или другие города, куда сбиралось верное своим вольностям козачество левого берега Днепра, хотя то же самое деялось и на правом, где все больше и больше простолюдинов вставало на защиту святого дела.

Повсюду женщин и детей вывозили с хуторов и сел, но куда ж им было податься? Многие с детьми потянулись на Московщину — искать защиты у добрых соседей, а иные молодицы и девчата уходили с козаками и посполитыми — отстаивать свою свободу и честь.

Против гетманского нашествия люди окапывались двумя-тремя валами, но местечкам, но селам и слободам, но сдержать ворога не могли, потому что надвигалась превеликая сила под стягами изменника: немчура злая, горше татарвы, да и славян немало наемников, да и своего козачества не одна душа была, да и шляхты не счесть — и польской, и угорской, — люди от того вторжения уже терпели беду, и что творилось там — не передать!

За неделю войны вся Украина вспыхнула пожарами и залилась кровью, — наемники-чужеземцы показали себя хуже псов, и доморощенные гетманцы тоже хороши были и, как повествует очевидец, многие города разоряли, церкви опустошали, невест и девиц поганили, чрезмерные поборы взымали, коней, скот, овец угоняли и всякие иные тяготы людям чинили, и росли по городам да селам безлистыми рощами виселицы, и уже не одна душенька погибла, немало и в орду погнали — в полон, в неволю, на поругание…

За несколько дней Лубенщину, Миргородщину, Полтавщину, да и над Днепром немало сел и городов попрал неверный гетман, и уже немало людей с обеих сторон пало, однако некоторые города и слободы держались твердо, и люди верили, что выстоят любой ценой…

Гетман Однокрыл, нагло двинувшись с чужеземным войском на Москву, не раз, не два в стремительном походе вынужден был останавливаться, ибо во всех, почитай, городах Приднепровья, даже в селах — оружно встречали изменников и наемников не только запорожцы, куда уже козачество успело добраться из Сечи, но и люди мирные, и за каждый свой шаг вперед изменник расплачивался большою кровью.

Отряды гетманцев, продвигаясь по всей Украине на северо-восток, где успевали быстро пройти вперед, а где задерживались. Войска Однокрылу потребно было сразу много, затем что, кроме жолнерских отрядов, по большим городам и замкам ему приходилось оставлять немалую охрану, а порой, приневоленный обстоятельствами, он осаждал непокорные города, которые не желали сдаваться на милость изменника.

В те времена осада была на войне делом обычным, и однокрыловцы, окружая город за городом, надеялись на то, что закрома повсюду не так уж полны, да и оружия везде было не так-то много, к тому ж еще по городам Полтавщины кое-где люди уж мерли от какого-то мора, — однако защитники держались и верили: сколько бы лет гетманцы ни добывали те города, все равно не взяли бы их, так горяча была в людях решимость отстоять свою свободу, так неколебимо вели свое ратное дело пешие да конные воины и пушкари, хлеборобы и огородники, пастухи и ковали, весь ремесленный люд Украины.

Судилось, видно, претерпеть длительную осаду и городу Мирославу, потому как войска Однокрыла стягивались отовсюду к северному выходу из Долины и, пожалуй, уже стояли бы ногою на этом Соборном майдане, кабы мирославские ремесленники и мещане под водительством нескольких десятков запорожцев (которые на то время случились в городе) не дали гетманцам такой отпор у северной крепости, что немало шляхты и татар, подступая к Мирославу с той стороны, сложили свои головы, а иные шляхтичи, видя, что дело худо, свой гонор порастрясли и начали ради бога молить о пощаде, но защитники и тех истребили, а кто успел, сверкал там пятками, потому что татары, удирая, угоняли, где могли, и панских коней, и сердяги шляхтичи вынуждены были спасаться пехтурой.

Узнав о таком своем позоре, Гордий Гордый велел стянуть к Мирославу, как о том донес пойманный немецкий капитан, трижды по десять тысяч войска, и эта сила сюда уже понемногу подступала и не раз пыталась овладеть городом, но дальше северной крепости ворог не имел силы пробиться, а южный проход в Долину однокрыловцы закрыть еще не сумели, хотя кольцо могло замкнуться не сегодня-завтра.

А покамест к городу Мирославу отовсюду стекались, в поисках убежища, тысячи и тысячи голодных, оборванных беглецов, которые так и жили печальными таборами по левадам и майданам, рассказывая людям про злодейства, чинимые однокрыловцами на пути в Москву.

Тем временем военная рада города Мирослава обо всех этих бедах держала совет, соборне решая, что надо успеть, покамест кольцо осады не замкнулось, как выстоять, отбивая наскоки ошалевших наемников пана гетмана, как отвратить очевидную угрозу голода в осажденном многолюдье, куда стекалось все больше и больше посполитых, искавших избавления от смерти и неволи.

43